Склеп ужаса

Лифт заскрипел и начал притормаживать. Пять человек стояли плечом к плечу, прислушиваясь к тому, как механизмы теряют привычный ритм, а свет над головами мерцал. По мере замедления воздуха становилось всё гуще, разговоры смолкали, и каждый ощутил, как нарастает чужая и своя тревога. Когда двери наконец с храпом открылись, они оказались в холодном подвале, усеянном тенью и запахом старого бетона; ни один из них не мог сказать, кто сюда привёл, но все понимали: здесь ожидают хозяина. В полумраке фигуры соприкоснулись глазами, и молчание уступило место признаниям: один боялся одиночества, который сжимал грудь и выдавливал слова; другой — темноты, в которой мерцание проводов казалось живой паутиной заговоров; третий признался в страхе забытия, как будто память могла раствориться, оставив пустые места вместо лица близкого; четвёртый шептал про страх ошибок, что превращают шаги в ловушки; пятый хранил страх встречного взгляда, отражающего не его, а чужую вину. Они обменивались словами, и эти рассказы звучали как шаги по пустой лестнице: отголоски, вызывающие дрожь и облегчение одновременно. Подвал, казалось, слушал, засасывая голоса в свои щели, и ожидание хозяина становилось плотнее, как дыхание перед грозой. Руки некоторых дрожали, кто-то облокотился на угол лифта, кто-то сжал в кулаке билет, который теперь казался пустым бумажным кольцом. На поверхности бетона виднелись следы старых пятен, а воздух был пропитан влажным холодом. Свет лампы отбрасывал длинные тени, которые, казалось, подслушивали признания. Их голоса то вспыхивали, то утихали, оставляя в пространстве обрывки историй — и каждый, произнесённый вслух страх, становился на какое-то мгновение общим бременем. Никто не пытался спорить или убежать — каждый из них оставался в слухе чужого страха, пытаясь понять, кому из них предстоит встретиться лицом к лицу с тем, кто приходит.